На руинах Мальрока - Страница 3

Это он мне – или кому? И как, интересно, я встану?!

Не мне:

– Сапоги тащи! Обувайте изменника!

– Но, господин инквизитор! Тяжкие увечья дозволяется делать лишь под надзором королевских соглядатаев, по приговору суда не ниже городского! А суда сегодня уже не дождаться – только завтра получится собрать, если сейчас в управу сбегать! Там ведь через канцелярию все делается, а это дело небыстрое.

Чудеса – один из палачей обрел голос. Спокойный, рассудительный – никогда не подумаешь про такого, что он способен обидеть столь замечательного человека, как я.

– Ты оглох? Или поганцу помочь вздумал?! Отвечай!

– Что вы! Как такое подумать на меня могли! Просто порядок такой!

Голос изменился: теперь взволнованный, с плохо скрываемым испугом.

– Здесь я – порядок! И я велю: тащи сапоги!

Понятия не имею, что за обувь здесь обсуждают, и вообще мало прислушиваюсь – наслаждаюсь отдыхом, все еще пытаясь продышаться. Сутками висеть на стене в вертикальном положении – не шутка, после такого и на мокрой доске лежать в радость. Долго расслабляться не дают: с ног убирают деревянный запор, но ступни заковывают в нечто металлическое и тесное. Разглядеть «обновки» не могу, но понемногу начинаю беспокоиться – похоже, инквизиторы решили применить нечто новенькое. Не верю, что мне это понравится, – до сих пор они ни разу не делали ничего приятного.

– Изменник рода человеческого, в последний раз говорю тебе: поведай тайны свои безо всякой утайки. Ты все равно их поведаешь, но только с болью великой.

Вот и началось – садист наконец перешел к тому, что его интересует по-настоящему: он ведь пытает меня не только из альтруистических побуждений. Голос инквизитора слащаво-многообещающ. Когда он так пел в последний раз, мне потом под ногти деревянные клинья начали загонять.

– Да чего вам от меня надо!!! – ору, пытаясь затянуть время, – ведь ответ знаю прекрасно.

– Изменник рода человеческого, поведай про тайны ордена своего. Нам надо знать, как вы делаете сердца погани для лечения и усиления своего пригодными и как сами не перерождаетесь, свежими их приняв на тело свое. Ты принял сердце – и до сих пор не стал тварью, значит, способ такой тебе ведом. Поведай его мне, и я позабочусь о спасении твоей души. А если опять лгать начнешь, то с криками жалеть об этом будешь. Говори!

И рад бы ему ответить, но что? Я как в том анекдоте про схваченного разведчика: под нечеловеческими пытками героически молчу, не выдавая военной тайны. Он по глупости своей тайны не знал – учился плохо; а я ее вообще не могу знать.

Вздыхаю, обреченно отвечаю чистую правду:

– Не знаю я тайн ордена. Устал повторять: я не страж! Я – самозванец! Меня приняли за стража, там, на побережье, и я не стал этого отрицать! Не знаю я ничего про сердце! Не знаю я, каким способом мои раны вылечили! Помню, что мечом меня ударили несколько раз, в бою у брода, и все – дальше ничего не помню! Хоть жгите, хоть вешайте – не скажу ничего! Потому что не знаю!!! Вы не за того меня принимаете!!! Я не могу рассказать ничего!!! Не могу!!! Откуда самозванцу знать тайны ордена?!

– Ты все скажешь, – очень уверенно говорит инквизитор и коротко командует: – Левый на четыре оборота.

Вот теперь я понял, куда угодили мои ноги: в хитроумные тиски. И сейчас палачи начали их завинчивать. Ступню сдавило сразу с четырех сторон, загибая пальцы к пятке и одновременно сжимая с боков. Суставы затрещали, в ожидании болевого взрыва тело напряглось, выгнулось… я даже дышать перестал.

– Изменник рода человеческого, поведай про тайны ордена стражей полуденных. Поведай, пока не стало поздно!

– Да не страж я!!! Не знаю я никаких тайн!!! – почти рыдаю, понимая, что слова здесь бесполезны, – даже соврать правдоподобно не получается… пробовал уже.

– Левый на пять оборотов.

Сегодня не мой день… сознание потерять не получилось. В глазах тьма, расцвечиваемая цветными разводами и мириадами искр, во рту солено, глотку режет от перенесенной водной пытки и нечеловеческого крика, но все равно в спасительную тьму не ушел. Прочувствовал все…

– Изменник рода человеческого, слышишь меня?

Ничего не вижу и почти оглох от собственного крика. Боже, как же больно! Хрена с два я вам отвечу – лучше думайте, что не слышу. Все равно отвечать нечего…

Увы, с этими ребятами номер не проходит:

– Правый на четыре оборота.

Теперь вторая ступня напряжена, а про то, что осталось от первой, и думать боюсь – не ощущаю там ничего, кроме монолитного сгустка нестерпимой боли.

– Изменник рода человеческого, а сейчас слышишь меня?

– С-слышу… – Вот попробуй не ответь таким настойчивым.

– Изменник рода человеческого, поведай про тайны ордена стражей. Поведай, а то ведь и вторую ногу ломать придется. Тяжек твой грех, и лишь в покаянии искреннем спасение обретешь. Начни свое покаяние с малого: поведай про тайну стражей.

Я, наверное, уже полная развалина. Десятки раз сломлен непрекращающимися пытками; голодный и невыспавшийся; потерявший всякую надежду на выход из этого мрака. Но даже у развалины есть право на протест или на последний плевок в лицо. Бесполезно молчать, бесполезно отвечать – не осталось у меня больше никакой надежды. Сгнию здесь – выхода нет. Так что хватит умолять или оправдываться: остается лишь ругаться… другого способа для выражения недовольства мне не оставили…

– Хорошо, начинаю каяться. Начну с того, что я, будучи голодным, зарезал твоего родного папашу и сделал из него жаркое на углях. Я не людоед – ведь папа твой был боровом. Боров, если кто из присутствующих вдруг не знает, – это свинья мужского пола. Их кастрируют, чтобы пожирнее и поласковее были. И вас, свиней, я тоже прирежу – обещаю. Завинчивайте свой валенок побыстрее – хоть все кости переломайте, но я все равно до вас доберусь. Слово даю. Как тому солдату дал, который без причиндалов остался. Он ведь тоже думал, что в полной безопасности за крепостной стеной, а теперь поет фальцетом. Вот и вы у меня запоете…